Василий Звягинцев - Андреевское братство [= Право на смерть]
Влюбился в нее мгновенно и страшно. Кстати — впервые в жизни вот так, по-настоящему. Однажды на танцах даже ухитрился поцеловать ее в щечку. Но ничего у меня не вышло. Чем-то я ей не показался.
С полгода еще мы переписывались. Чернилами по бумаге для пущей романтики. А на лекциях в университете я сочинял исторический роман про нас с нею. Вот этот самый, экранизацию которого я сейчас посмотрел.
Мне стало так горько, так тоскливо и обидно. Ведь примерно до этого места я и тогда дошел. В целомудрии своем не решился на более откровенную сцену, хотя в мыслях, конечно…
Где-то, наверное, и сейчас валяется та тетрадь. Я отправил распечатку нескольких глав Лене в Петроград, получил в ответ довольно насмешливое послание, и от злости и оскорбленной гордости забыл и девушку, и роман, который мог бы… А что, вполне мог бы быть дописан и даже стать популярным. Народ такие сюжеты любит.
И еще стихотворение сочинил для нее, уже совсем на прощание:
Тебе опять совсем не надо,Ни слов, ни дружбы, ты одна.Шесть сотен верст до ПетроградаЗаснежены, как тишина.А я пишу стихи, которымУвидеть свет не суждено,И бьют косым крылом просторыВ мое обычное окно…
Ну и так далее, много еще чего сентиментального и жалобного.
…Не владея собой, поскольку все же находился в вымышленной реальности, я метнулся в комнаты. И остановился.
Никаких следов только что здесь происходившего. Обычный деревенский дом, обставленный примерно как моя сгоревшая дача. Сердце у меня заныло так, словно я, настоящий князь Мещерский, вернулся из разведки (в которую я вправду утром собирался съездить) и увидел, что княжна исчезла, а вокруг — следы татарского налета.
Так даже в том случае у меня оставались бы шансы — догнать, снова спасти…
— Ну, сволочи! — заскрипел зубами. Однако вида показывать нельзя. — Какая неожиданная встреча! — извлек я из памяти абсолютно нелепую в данном случае фразу. — Ты что — здесь вот обитаешь? А где твоя Вера?
Артур слегка скривил губы, вдруг похлопал себя по карманам.
— У тебя закурить не найдется?
«А что, разве здесь и покойники курят?» — чуть не спросил я. Перед началом медитации сигареты у меня с собой были. Были они и у князя. Но сейчас-то на мне снова московский костюм. Я опустил руку в боковой карман и, хоть и был к этому готов, дополна набитый портсигар извлек с некоторым удивлением. Артур с плохо скрываемой жадностью почти выхватил сигарету у меня из пальцев. Мы присели на поросший мягким изумрудным мхом штабель когда-то и кем-то заготовленных для постройки или ремонта дома ошкуренных бревен. С трудом попадая кончиком сигареты в коптящее пламя бензиновой зажигалки, он прикурил и несколько раз глубоко затянулся.
Глядя, как Артур торопливо, по-солдатски «дергает», пряча сигарету в кулак, ощущая совершенно натуральный запах табачного дыма, я спросил:
— Разве ты на Земле курил? Не помню что-то.
Он щелчком сбил выросший на кончике сигареты столбик пепла.
— Когда живой был — курил. В качестве… зомби — действительно нет. А здесь я снова идентичен себе — исходному. В твоем обществе…
Я не понял, о чем это он.
— Именно в моем? Почему?
— Так никого же больше здесь нет. Соответственно — нет ни времени, ни пространства. То есть ничего. Поскольку нет для меня точки отсчета. Сейчас эта точка — ты. И отсчета, и кристаллизации. Древние греки были правы — нет более печального места, чем Аид — царство мертвых. Где души в виде полупрозрачных теней бродят в сумерках, оглашая окрестности тоскливыми стонами…
Надо же, и память у него в порядке, и даже нечто вроде иронии присутствует.
— Разумеется, — ответил я в тон. — Мусульманский рай не в пример приятнее. Фонтаны, гурии, шербет…
Артур посмотрел на меня, склонив к плечу голову с давно не мытыми всклокоченными волосами. То ли удивленно, то ли с уважением.
— Разве только мусульманский? Разве наш, российский, тебе понравился меньше? И девушка, княжна, хороша, правда? Это же ее ты беззаветно любил полжизни? Вот она, возьми… Ты сам — настоящий воин. Каким и мечтал быть. Впереди, конечно, много сражений и бед, но ведь и награда… Красавица жена, еще и амазонка вдобавок. Тесть — Великий князь, а там и на объединенный Великий стол, Тверской, Московский и Владимирский шансы у князя Игоря неслабые… Спаситель земли Русской — вполне возможно.
И еще заметь, — продолжал Артур, не обращая внимания, что у меня сжались кулаки, а может быть, как раз поэтому. — Рай совсем не в христианском духе, никаких лавровых кущ и песнопений «Аллилуйя» под звон арф у подножия Господнего престола. Вполне достойная мужчины обстановка. «Страна удачной охоты»…
Хорошо бы сейчас засветить ему как следует в морду. И вернуться… Туда…
— Не нервничай, — сказал он спокойно, видимо, уловив мое настроение. — Людям в нашем положении приличествует мудрость. Чтобы не ошибиться… Ты думаешь, это все иллюзия? Гипноз? Происки… Чьи происки? «И удалился Христос в пустыню, и там дьявол искушал его»? Совсем нет. Тебе показали еще одну реальность, созданную именно для тебя. Как реальность, из которой ты сюда пришел, создана под настроение твоих новых приятелей. Ты понял? Совершенно подлинная реальность, где ты сумеешь быть воистину счастливым.
Я подумал: «Ну а вдруг он прав?» И спросил:
— Но там же масса несообразностей. И исторических, и вообще… Реальность наскоро и примитивно выдуманная…
— Лишь до тех пор, пока ты можешь сопоставлять и сравнивать. Уйди туда совсем, и все будет оправданно и единственно возможно…
…Как будто ничего не изменилось и все же стало чуть-чуть другим. Куда сочнее и естественнее. Засверкали капельки росы на листьях пышного куста сирени, над розовыми шариками клевера с гудением закружились шмели. Вдали заржал протяжно конь, ему откликнулся другой, поближе.
— А вон тебе и гурии, в натуральном виде…
Я обернулся.
По ту сторону невысокой штакетной ограды, в глубине запущенного соседского сада, на краю заросшей иван-чаем и пастушьей сумкой поляны, распахнулась низкая дверь бревенчатой баньки. Следом за клубами пара на лужайку выскочили две… Нет, в самом деле гурии, только славянского образца.
Молодые, фигуристые, докрасна распаренные, с распущенными соломенными мокрыми волосами до пояса, с чуть-чуть утрированными, как в эротических мультфильмах, прелестями. И оказалось, это не какие-нибудь абстрактные модели, нет, а именно Алла и Ирина.
Одна — моя многолетняя подруга, другая — вроде бы женщина-мечта… Полностью игнорируя наше близкое присутствие (а не увидеть нас в нормальной ситуации они никак не могли), молодухи с радостным смехом и визгом подскочили к сорокаведерной бочке возле угла баньки, здоровенным черпаком вылили друг на друга по нескольку ведер дождевой воды и бросились обратно. Причем уже на пороге Алла влепила Ирине оглушительный шлепок по тугой ягодице.
— Красота, — меланхолически сказал Артур. — Дворовые девки веселятся. Патриархальные радости жизни. А вот и княгинюшка…
«Если Елена сейчас проявится на пороге — ох как я ему врежу!» — подумал я с ненавистью и азартом.
Артуру или тому, кто стоял за ним, не хватило ума или деликатности вовремя остановиться.
Елена появилась. Точно такая, какой я видел ее в последний раз, летом 2038 года. Вернее — какой я не успел тогда ее увидеть. Сначала я услышал голос княжны, сердито что-то выговаривающий служанкам, а потом она вышла из предбанника на порог, конечно, по замыслу режиссеров, тоже обнаженная, но величественная, тонкая, с надменно вскинутой головой. За нею выбежали прежние красавицы, уже чуть меньше похожие на оригиналы. Псевдо-Алла накидывала ей на белоснежные плечи простыню, а псевдо-Ирина, упав на колени, старалась обуть на стройненькие ножки сандалии…
Но самое смешное — как они ошиблись! Не появись сейчас Лена «в натуре», а эдак мелькни за окном легкой тенью, я скорее всего поддался бы искушению. Снова ее увидеть и, возможно…
Выходит, что пятнадцать долгих лет воспоминание о той влюбленности сверлило мою душу, как червяк, и оттого, наверное, происходили все мои странные, бессмысленные зачастую метания.
Но, увидев Лену наяву, красивую, конечно, но, искренне признаться, довольно ординарную восемнадцатилетнюю девчонку, я испытал облегчение.
Нельзя дважды войти в одну реку. И первая любовь хороша только в воспоминаниях.
И уж никак не следовало бы им изображать мою нынешнюю женщину служанкой.
Безо всякой злобы, единственно, чтобы показать, «кто в лавке хозяин», как выразился бы папаша моего альтер-эго, правоверный еврей Моисей Риттенберг, я Артуру врезал. Как давно собирался. В целях самовыражения.
